— Как ты умудрился в такое вляпаться? Совсем скучно было на работе работой заниматься? — спросил крепкий парень с короткой стрижкой и залпом допил бокал пива.— Есть, конечно, разные розыгрыши и приколы, но этот — перебор.
— Понимаешь, я же не знал, что всё так получится,— нервно отозвался сидевший рядом толстяк, поправляя очки.— Димон, ну вот сам подумай: я разве ради игры это всё затеял? Мне очень жалко её было, хотелось просто как-то помочь, облегчить. Я же с завотделением говорил, он правда считал, что у неё опухоль практически неоперабельна. А тут вдруг получилось так. Что она вот теперь… На поправку идёт, получается. Не совсем, конечно. Но операция успешно прошла, и первый курс химии — тоже.
Она до сих пор не понимала, что случилось и в чем она виновата… Холодная ночь в конце ноября не давала ей никакого ответа... Только мороз, только снег… Почему те, кого она любила и кому искренне верила, вдруг взяли и выбросили ее из машины на заправке в лесу… Выбросили и уехали навсегда…
В кабинет к директору кладбища вошли двое парней. Тот невольно улыбнулся. Вид парней напомнил ему лихие девяностые.
- У нас друг погиб, - произнёс один из парней. – Его нужно похоронить с южной стороны вашего кладбища.
- Но там уже давно никого не хоронят, - попытался возразить директор.
- Платон просил, если погибнет похоронить его там.
Другой из парней положил на стол какие-то документы и пачку пятитысячных купюр.
- Ну, хорошо, - улыбнулся директор. – Всё сделаем в лучшем виде.
Небольшая лавка в переулке. Мужчина средних лет расставляет товар на полке, стоя на стремянке. Подросток подает ему банки с краской. Мужчина поправляет спавшую с правого плеча петлю фартука и замечает краем глаза идущего по направлению к магазину человека в черном с обширной седой бородой.
Тусклый утренний свет слабо пробивался сквозь небольшое окно. Игорь сидел на корточках перед печкой. Дрова сложены в топку, на еще теплую золу так, что между ними образовалось что-то вроде амбразуры. В нее Игорь положил пучок смолистых, приятно пахнущих лучинок. Он зажег спичку и поднес к самым тонким щепочкам. На их концах появилось слабое пламя, которое начало распространяться по лучинкам, на все более толстые, лизнуло дрова, и, наконец, уверенно загудело.
Глазастую он заметил сразу. Сидит тихонько возле барной стойки, сжимая в ладонях коктейль. Длинное, синее платье, легкомысленная заколка в виде бабочки в светлых волосах. Ну просто скромница которая случайно вместо библиоткеи зашла в ночной клуб и теперь не знает что делать дальше.
- Извините, - в дверях показалось лицо, - У меня тут необычная заявка, я таких раньше не видел.
- Проходи, - Ангел был в хорошем настроении, - Напомни, как тебя?
- Ерофей.
Он прошёл к столу и сел в кресло напротив. Ангел повернул монитор.
- Какой номер заявки?
- БВ-2512, - ответил Ерофей.
Ангел тяжело вздохнул.
- Мы не рассматриваем эти заявки, - сказал он, - Сразу удаляй, можешь даже не открывать. Спам-фильтр сбоит.
- Как же так? - удивился Ерофей, - Почему?
- Вон оно что, - догадался Ангел, - Ты из новеньких?
Есть ли для женщины кошмар, ужасней, чем муж-изменник? Есть. Этот кошмар – муж-гомосек.
- Мало того, что у него член просроченным сыром иной раз попахивает, так теперь я должна принюхиваться, не воняет ли он гавном его любовника, - нервничала Юля, стряпая пельмени на кухне, - всё, больше никаких минетов.
- А ведь как конспирировался, гад, - вспомнила Юля, как неделю назад они зажигали с Павликом под её любимую порнушку и совершенно случайно она перемотала на момент с поцелуйчиками гомосексуалистов, Павлик так плевался и матерился, что чуть не разбудил детей в соседней комнате, - целку из себя корчил, сволочь.
Хотелось мне конечно на тему семьи и брака тут поморализировать, о разложении общества, о реформе семейного законодательства, о понятии «главы семьи» и многоженстве, но с вами, падонками, разве кроме как о сексе и говне, о чём-нибудь можно...
* * *
Николай изменять своей жене очень боялся. В годы юности он выполнил норматив мастера спорта по классической борьбе, легко умел за себя постоять и имел много хороших знакомых в среде спортсменов, милиционеров и, само собой разумеется, в криминальных кругах. Но в гендерной борьбе за распределение семейных прав и обязанностей, он смог отстоять для себя только два конституционных права – право на труд и право сохранять молчание, ибо каждое сказанное им слово всегда было использовано против него. Николай был подкаблучник, причём подкаблучник закостенелый, как член динозавра, и именно поэтому он боялся изменять своей жене.
Боялся, но изменял.
То, что все счастливые семьи счастливы одинаково, а каждая несчастная семья несчастна по своему, это лож нарцисса-графомана. Насчёт счастливых семей скажу так - каждая счастливая семья, это семья, ловко скрывающая свои несчастья от окружающих.
А несчастные, несчастные несчастны по одним и тем же шаблонам, и шаблонов этих раз-два и обчёлся.
Почему нет по-настоящему счастливых семей? Потому, что действующее законодательство не позволяет. И это не шутка. Семейный кодекс виноват. Вернее, его отсутствие.
